Александр медленно подошел на расстояние вытянутой руки к Марте, не спеша поднял колун и, уже обогащенный некоторым опытом, ударил и сильно, и точно.

Брызнула кровь. Марта с легким вздохом повалилась навзничь.

Александр заметил, что брызги крови оросили ему пиджак и рубашку. Он нехорошо выругался и направился вон из комнаты.

Он был уже за порогом, когда, к своему неописуемому ужасу, услыхал за спиной сдавленный детский голос:

— Ты зачем это сделал? Я все расскажу дяде Васе. И маме, и папе — всем расскажу, какой ты дурной!

Александр вернулся. Он увидал младшую сестренку, которая играла в углу с большой куклой.

— Нет, скверная девчонка, — злобно выдавил из себя Александр, — ты никому ничего не скажешь!

— Как раз скажу! — азартно произнесла девочка.

— А я тебе сейчас докажу, что ты вообще уже больше ничего не скажешь!

Александр приблизился к Гедвиге.

Та, крепко прижимая к груди куклу, шагнула назад, споткнулась о что-то и упала спиной, но куклу продолжала крепко держать в объятиях.

Александр, вновь ощутив в себе непонятный прилив какой-то звериной жестокости, стукнул обухом колуна ребенка по голове.

Шатаясь словно пьяный, он стал бродить по комнатам и для чего-то тушить свечи. Потом взял большой фонарь, с которым обычно в темное время выходили на двор, зажег его.

Ему казалось, что весь этот кошмар лишь пригрезился во сне и сейчас рассеется.

Перешагнув через тело матери, он влез в буфет и прямо из горлышка бутылки сделал несколько больших глотков — вино показалось ему прокисшим.

Придя немного в себя, он начал действовать по намеченному прежде плану.

Колун он отнес в комнату Василия, швырнул его под стол и злорадно подумал: «Дураки-полицейские наверняка собьются со следа! Схватят этого мужика…»

Припрятал в холодном камине кое-что из материнских драгоценностей.

Потом, плохо осознавая собственные действия, он с зажженным фонарем ринулся наверх, к Бородулину.

Бредовой голове еще казалось, что можно замести следы.

Опытного Лебедева ему, разумеется, провести не удалось. Сыщик сразу же разглядел на одежде и ботинках Александра бурые кровяные пятна. Да и на вопросы юнец отвечал столь сбивчиво и невнятно, что сомнений у Лебедева не оставалось: перед ним стоит убийца, лишивший жизни самых близких ему людей.

Напротив, Василий Титов все объяснил просто. Когда Лебедев задал ему вопрос: «Но почему твоя одежда измазана кровью?», Титов развел руками:

— Так мои хозяева пост никогда не держат! Я резал поросят на окорока. Хозяева с окороком пиво любили пить.

СЪЕДЕН НА САХАЛИНЕ

На процесс А. Кары съехались юристы со всех концов России. Сам Николай II следил за этим судом. Приближенным он говорил:

— Сейчас необыкновенно много жестокости. Это верный признак того, что наступают страшные времена и страшные события. Вы еще вспомните эти слова! Чтобы зарубить мать и сестер — нет, разум отказывается верить в такое.

Убийцу защищали крупные адвокаты — М. Ходасевич и Н. Муравьев. Эти искушенные в своем деле люди доказывали суду:

— Разве вы не видите, что наш подзащитный — душевнобольной! Все его поступки говорят об этом.

Кара на суде был малословен и печально тих. Но однажды с ним произошла истерика. Это случилось, когда свидетельница Клавдия Смирнова (а ей бы впору как соучастнице разделить с Александром место на скамье подсудимых) заявилась в зал со своим мужем.

Отец поспешил окрутить ее с дальним родственником, скромным немолодым чиновником, у которого не было ни кола ни двора.

Этот вертлявый господин, чувствуя, что к ним обращено внимание всего зала, оказывал молодой супруге всяческие знаки внимания: то что-то жарко шептал ей, то вдруг до неприличия страстно целовал ее руки.

Александр вдруг разрыдался, кричал какие-то бессвязные слова. Потом и вовсе потерял сознание.

Судебное заседание прервали на час, а мужа Клавдии попросили покинуть зал.

…Итак, суд присяжных — самый гуманный из всех судов — приговорил Александра Кару к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 12 лет.

Убийца отправился на далекий остров Сахалин.

Отец не бросил сына, поломавшего ему всю жизнь, — помогал Александру материально, подбодрял письмами. Каторжанин тоже писал, жаловался на тяготы жизни. Но вот его письма перестали приходить.

Алоиз Осипович обратился в тюремное ведомство. Чиновники навели справки и официально известили, что «А. А. Кара, осужденный на 12 лет каторжных работ по статьям… пропал без вести».

Но один из чиновников проговорился, что летом 1905 года матерые преступники сманили Александра в побег. В дороге они его убили и съели. Увы, подобные истории, как знает читатель, на Сахалине не были редкостью.

ЭПИЛОГ

Летом того же 1905 года произошла и другая трагедия. Впрочем, по порядку.

После свадьбы Клавдия быстро разочаровалась в своем муже. Он был беден, да и не стремился стать богатым. Кроме того, муж был равнодушен к самой Клавдии и вообще к домашнему очагу. Свое маленькое жалованье он торопился или пропить с дружками, или проиграть в карты.

Вот от этого человека Клавдия родила ребенка — мальчик появился на свет недоношенным и прожил всего лишь одну неделю.

Клавдия быстро опустилась. Она располнела, одевалась небрежно, целый день могла ходить неприбранной. К ведению домашних дел она, как и ее муж, охоты не имела, да и под родительской крышей не была к тому приучена.

И то сказать: бедность к изящной жизни плохо располагает. Пока еще оставались подарки Александра Кары, в семье кое-как сводили концы с концами. Но вот все было промотано, пропито, проедено. Жизнь сделалась настоящей каторгой, хоть и без острова Сахалин. Клавдия достала большую дозу стрихнина, ушла в дровяной сарай, приперла дверь изнутри и приняла яд.

…Ее не могли отыскать целую неделю. Хоронили Клавдию в закрытом гробу, ибо ее лицо и руки сильно попортили крысы.

ВЫРОДКИ

Две ничтожные личности дважды делались центром общего внимания. Случилось это весной 1896 и осенью 1900 годов. Газеты писали: это дело — «о больных детях» с расслабленными измочаленными нервами, галлюцинирующим воображением. Их вывели малая образованность, зависть, ослабленное чувство сострадания к ближнему. Им проще любить «все человечество» вообще, чем тех, с кем жизнь их сводит ежедневно. Публицисты назвали это явление «болезненным криком умирающего века», пробудившего в сереньких натурах непомерное желание «срывать цветы наслаждения».

Во всяком случае, удивительно их презрение к своей и чужим жизням, та легкость, с которой они шли убивать беззащитную женщину или великого князя.

ТАИНСТВЕННЫЕ ТЕНИ

Эта майская ночь 1896 года была в Москве тихой и теплой. Фосфорический свет полной луны ярко освещал Прогонный переулок Пресненской части. То появляясь в пятнах света, то исчезая в густой тени, крадучись двигались две фигуры.

Был тот час, когда мирные обыватели сидели за вечерним чаем, обсуждая события ушедшего дня и готовясь отойти ко сну.

Фигуры остановились возле большого деревянного дома. Теперь стало видно, что это две девушки. Та, которая была выше, дернула за шнур звонка.

Другая, совсем тщедушная, похожая на ребенка, спряталась в густоте сиреневого куста.

Дверь распахнулась, раздался радостный возглас: «Ах, Елизавета Юрьевна, наконец-то! Хозяйка за вас волновалась, вы так поздно нынче ходите…»

…Миновало минут тридцать. И вдруг в тиши заскрипели петли дверей. Сдавленный голос позвал:

— Скорее сюда, Паула.

Из куста сирени метнулась неясная тень. Через мгновение, скрипнув, дверь вновь затворилась.

Приближалась минута злодеяния.

ПОД КРОВАТЬЮ

Очутившись в небольшой неприбранной комнате, таинственные фигуры оказались совсем юными девицами, лет 18-ти. Обе — блондинки. У высокой была по-мальчишески короткая прическа, а лицо имело нездоровый серый цвет. Уголки тонких губ то и дело нервно подрагивали.