Первых два-три дня беглецы питались припасенным загодя, варили в котелке грибы, ели ягоду. К вечеру устраивались на ночлег. Тайга ласково шумела, все ярче светили на чистом небе хрустальные льдинки далеких звезд.

Федотов, голубоглазый мальчик-красавец, менее всего похожий на преступника, мечтательно говорил:

— Переплыть в Японию, вот было бы славно! Ведь подобное, говорят, случалось. Открыть там свое дело. Я бы цветы рисовал на ткани. В жены взять японочку, детишки бы пошли — узкоглазые, но с примесью славянства… Эх, как я дома хорошо жил! Помогал церковь расписывать, прилично зарабатывал.

Губарь, распаляя себя, прошипел со злобной усмешкой:

— А для какого же рожна ассигнации подделывал, коли «прилично зарабатывал»? Еще большего богатства захотел?

— По глупости, конечно, все произошло.

— Да уж точно, дурак ты дураковый! — смачно сплюнул в костер Губарь.

На другой день Губарь шепнул Васильеву:

— Смекивай, я этого молокососа нарочно с нами взял. Он скусный, как молодой поросеночек, гы-гы! — Губарь ощерил по-лошадиному крупные желтые зубы. — Давно не ел порося? Вот уж накормлю тебя досыта.

И страх, и отвращение обуяли Васильева. Он стал лихорадочно соображать: «Откажусь, так он меня убьет и съест! Что делать?»

…Вечером опять расселись вокруг костра. Губарь зашел сзади Федотова, наклонился, вытаскивая из голенища нож с толстым широким лезвием. Короткий взмах — и точным размашистым ударом он пропорол юноше сонную артерию. Фонтаном ударила кровь. Повалился юноша лицом вперед, прямо в пламя костра. Вспыхнули белокурые волосы. Пошел запах паленого.

Через несколько дней беглецов поймали, избили и поместили в кандальную тюрьму.

Васильев был потрясен случившимся и откровенно поведал все следствию и товарищам по заключению.

Очевидец писал: «И он рассказал мне, краснея, бледнея, волнуясь от страшных воспоминаний, все подробно, как они подошли, вырезали мягкие части из трупа, вынули печень и сварили из нее суп в котелке…»

— Молоденькой крапивки нащипали и положили для вкуса.

Васильев, по его словам, сначала не мог есть:

— Да уж очень животы подвело. А тут Губарь сидит и уплетает… Ел.

Людоедов приговорили к равному наказанию: для начала они должны были получить по 50 плетей, затем отбывать неопределенный «испытательный срок» в кандальной тюрьме.

Есть закон: чем ниже пал человек, тем выше он возносится в тюремной среде. Но и в этой нравственной «табели о рангах» имеется свой предел. Тот, кто преступил его, будет отвержен товарищами по преступному миру.

Бывает это крайне редко, но бывает.

Вот и на этот раз каторжники пошли на небывалый поступок: собрали по грошам 15 рублей и вручили их грозе Сахалина палачу Комлеву. Просьбы были две:

— Запороть до смерти Губаря и Колоскова, а Васильева по возможности щадить, не трогать внутренности…

Маленький, жилистый, с вечно слезящимися бесцветными глазками, облаченный в красную рубаху и черный фартук, Комлев усмехнулся, с достоинством отвечал — лицемерил:

— У нас по закону есть плепорция. Мы не губим и не потрафляем, а приговоры по положениям исполняем.

И, ощерив гнилозубый рот, засунул поднесенные деньги за пазуху.

Палач виртуозно отработал деньги. Колосков после порки с месяц промаялся в тюремной больнице и помер.

Губарь выдержал «лишь» 48 ударов и тоже испустил дух.

Васильев после наказания остался неискалеченным. Уже на второй день он вышел из больницы.

ЭПИЛОГ

От всего пережитого помутился Васильев разумом. Еще раз бегал — в одиночку. Был пойман, вновь бит, получил очередной довесок к сроку. Его освободила лишь всеобщая амнистия после февраля 1917 года.

После долгих странствий Васильев добрался до Москвы. Жена его давно нашла себе другого мужа, но на несколько дней — «для передышки» — предоставила Ивану угол и харчи.

Старик еще в 1900 году помер. Дочь стала невестой — статная, с толстой русой косой. Сына Иван увидал лишь на фотографии — он был лицом удивительно похож на родителя. Его убили в 1916 году на германском фронте.

Дом покосился, хозяйство разорилось. Переночевав лишь одну ночь, Васильев ушел на рассвете — не прощаясь. Он бродяжничал недолго: заразившись брюшным тифом, умер. Похорони ли его как бездомного — в братской могиле Пятницкого кладбища. Может, по соседству с Кулебякиным?

…Я видел Ивана Васильева на фотографии, сделанной на Сахалине. У него очень доброе лицо и полные отчаянной тоски глаза.

Чтобы упасть в бездонную пропасть, порой достаточно совершить лишь один неверный шаг. Разве не так, друзья?

БЛУД НА КРОВИ

Это мертвящее душу преступление произошло на заре века — в декабре 1901 года. О нем с гневом говорила вся Россия. Люди задавались вопросом: откуда берутся столь жестокие выродки-убийцы? К сожалению, и по сей день никто на этот вопрос не дал вразумительного ответа.

КОЕ-ЧТО О СОСЕДЯХ

Хирург Бородулин снимал второй этаж приземистого особняка в Хамовниках по соседству с усадьбой автора «Войны и мира» Л. Н. Толстого и пивоваренным заводом. С великим писателем хирург иногда встречался на улице и первым спешил поклониться. Пивоваренный завод регулярно поставлял пациентов. В основном это были рабочие, получившие на своем производстве какую-либо травму. И хотя на заводе был свой хирург, но многие предпочитали посещать Бородулина, почитая в нем великого мастера и наследника Эскулапа.

Но, кроме этих двух приятных обстоятельств, было и третье. Первый этаж особняка занимал главный пивовар Хамовнического завода по фами-

лии Кара. Он регулярно и бесплатно снабжал доктора продукцией своего предприятия.

— Это маленькая благодарность за то, что восстанавливаете здоровье моих рабочих, — улыбался Алоиз Осипович.

Порой к доктору подымалась супруга пивовара — сиявшая закатной красотой и удивительно мягкой улыбкой на добром лице Гедвига.

— Мы, милый доктор, будем вам очень признательны, если вы разделите с нами ужин, — просила Гедвига.

Доктор был холостым, и по этой причине он никогда не отказывался от таких предложений.

Семья пивовара (у супругов было трое детей — две дочки и сын) очень нравилась Бороду-лину. И он, еще не успевший достигнуть 30-летнего рубежа, втайне мечтал посвататься к старшей дочери — высокой и с царственной осанкой Марте. Последняя училась в консерватории и брала уроки у молодого талантливого Александра Гольденвейзера.

Так что хирург Бородулин должен был благодарить судьбу за столь приятное соседство.

ТАЙНЫЕ ВЛЮБЛЕННОСТИ

В тот морозный декабрьский день Бородулин изрядно устал. Он делал сложную операцию на ноге какому-то слесарю, наступившему на ржавый гвоздь и своевременно к доктору не обратившемуся.

Потом было несколько случайных пациентов, но под вечер пожаловал ломовой извозчик с начинавшейся гангреной правой руки. Это был громадный мужик, заросший черной бородой. Он стонал хриплым, простуженным голосом, пока Бородулин чистил ему сильное нагноение. Хирург весь взмок, но операция прошла успешно.

Наталья Шевлякова, прислуга доктора, проводила извозчика вниз по лестнице, помогла надеть ему тяжеленный бараний тулуп. Впустив в прихожую клубы белого морозного воздуха, пациент скрылся в темноте.

Наталья задвинула тяжелую щеколду и облегченно вздохнула: на сегодня прием больных был закончен.

Из квартиры Кары, долетали приглушенные звуки фортепьяно. Марта пела знакомый Наталье романс.

На распутье в диком поле Черный ворон на кресте сидит…

Музыку романса написал нередкий гость соседей — красивый, представительный человек по фамилии Рахманинов. Увидав его впервые, Наталья сразу же решила: «Я погибла, я полюбила этого красавца до гроба».