Горький комок подкатил к горлу фон Зона. Он не удержался, его лицо облилось слезами.
…На другой день после похорон графини в родовой усыпальнице Ваганьковского кладбища, после обильных поминок, после раздачи милостыни толпе нищих, задавивших насмерть какую-то старуху-побирушку, нотариус Городской части Безобразов — сытый, гладкий мужчина в поношенном фраке пригласил близких для оглашения завещания усопшей.
Почти каждый из собравшихся мог рассчитывать на некоторую часть имущества бездетной, но богатой графини. Однако воля усопшей ввергла всех в уныние и даже раздражение. Всех, кроме фон Зона. После того, как Безобразов сломал сургучную печать на завещании и ровным, чуть веселым голосом огласил, что четверть своего состояния графиня Остен-Сакен отказала сиротским приютам, а все остальное имущество — ценные бумаги и наличные деньги, родовое имение в Тульской губернии и двухэтажный каменный дом в Москве на Козихе — все это отходило к отставному надворному советнику Николаю Христиановичу фон Зону.
Так вчерашний бедняк стал в мгновение ока богатейшим человеком, обладателем состояния в несколько сотен тысяч рублей.
ЖИЗНЬ ВЕСЕЛАЯ
Ночь фон Зоны провели теперь уже в собственном доме на Козихе. Николаю Христиановичу порой казалось, что столь резкая перемена судьбы ему лишь пригрезилась. Он был вне себя от счастья. Печаль от смерти Остен-Сакен как рукой сняло.
В банке фон Зону выдали краткосрочную ссуду — десять тысяч рублей.
На другой день он поспешил с вечерним семичасовым курьерским поездом отправить свою фамилию на место постоянного проживания — в Петербург.
Целуя жену и детей на дебаркадере Николаевского вокзала, он радостно воскликнул:
— Пусть лопнут теперь от зависти все мои недоброжелатели. И первый — Модест Корф!
Он смешно передразнил старика:
— «О службе вы должны думать во время сна!» Вот пусть и думает его лысая башка!
Супруга не смогла сдержать улыбку.
Раздался третий звонок. Поезд дернулся и, набирая ход, двинулся в сторону северной столицы. Обладатель капитала направился в сторону противоположную.
Всю ночь веселился отставной надворный советник в «Эрмитаже». Он заказывал немыслимые блюда, притащил в зал кучера и под хохот посетителей заставил налить для лошадей ведро шампанского (которое пить те не стали, но выпили кучера), засовывал цыганкам из хора в лифы смятые сторублевки, держал на коленях какую-то Нюру и клялся, что женится на ней. Было еще много забавного, но наследник больше ничего не запомнил.
Очнулся он у себя на Козихе. Страшно болела голова, и стыдно было встречаться глазами с прислугой. Впрочем, испив огуречного рассола, ближе к обеду он пришел в себя и приласкал горничную Феню.
Та начала плакать.
Барин рассердился и выгнал ее из покоев. Но скоро отошел сердцем, опять позвал горничную и подарил ей пять рублей.
— Прекрасная, однако, жизнь! — сказал самому себе фон Зон. — Особенно когда есть деньжата.
Через неделю он вернулся в Петербург. Жене объявил:
— Следует сдать внаем этот дом и перебраться в Москву. Там жизнь и дешевле, и веселей. Да и дочерей скорее пристроим за хороших женихов.
Жена, привыкшая к покорности, не возражала.
— Как раз к Рождеству и переедем! — заключил разговор фон Зон. — А пока следует нанять управляющего, пусть срочно займется ремонтом усадьбы в Козихинском переулке.
Стали готовиться к отъезду. Но красивая жизнь продолжалась.
ПРЕКРАСНАЯ НЕЗНАКОМКА
Жизнь отставного надворного советника стала сплошным праздником. Не жалея ни денег, ни здоровья, он закатывал кутежи в ресторанах, поил друзей и незнакомых.
— Какой ты прекрасный человек, фон Зон! — говорили приятели. — Богатство тебя нисколько не испортило.
— И не испортит! — куражно соглашался тот. — Эй, человек, еще шампанского. Полдюжины, меньше не приемлем!
Седьмого ноября 1869 года фон Зон нанял извозчика и направился в Благородное собрание. Недолго покутив там с друзьями, он в восьмом часу вечера решил навестить заболевшего сослуживца по Департаменту законов.
При выходе из собрания фон Зон едва не столкнулся с юным очаровательным существом.
— Пардон, мадам! — Он галантно приподнял шляпу. — Простите мою неловкость.
Барышня смущенно улыбнулась.
Фон Зон после шампанского всегда становился с прекрасным полом особенно храбрым. Со всем жаром сердца он предложил:
— Если вы позволите, я с превеликим удовольствием отвезу вас куда прикажете. Мой экипаж в вашем распоряжении.
Девица еще раз улыбнулась, на этот раз менее робко. Ее темные глаза безотрывно и маняще смотрели на него. Она проговорила:
— Если вы хочите, отвезите меня в «Эльдорадо». Там меня братец дожидаются.
— С превеликим удовольствием! Извозчик хрипло гикнул:
— Ээй, шалая, пошла! Ух, я тебя! По-осторо-нись!
По дороге фон Зон гладил руку, а затем целовал шейку новой знакомой и вообще проявлял все более возраставшую смелость. Та хихикала и слабо сопротивлялась.
Когда извозчик остановился возле «Эльдорадо», то фон Зон пребывал уже во вполне раскаленном состоянии.
— Поехали со мной в номера, — сделал предложение совсем осмелевший ухажер. — Я тебе десять, нет, двадцать рублей подарю. Я тебя люблю!
Девица согласно пожала ему руку и быстро произнесла:
— Я не такая, как вы думаете. Но вы мне, дяденька, очень нравитесь. Ждите, я сичас к вам вернусь!
«ЭЛЬДОРАДО»
Оставшийся в экипаже фон Зон нетерпеливо стучал перчатками по колену и соображал, в какие номера лучше отправиться. Скоро вернулась юная очаровательница и шепнула:
— Меня братец не пускает с незнакомым человеком. Вы познакомьтесь с ним, он добрый, глядишь, и отпустит!
Фон Зон ощутил нерешительность. Знакомство с «братцем» не входило в его план. Но девушка дернула его за рукав пальто и требовательно сказала:
— Ну что же вы, дяденька?
Он расплатился с извозчиком и прошел в широкие дубовые двери ресторана. Здесь собиралась разношерстная публика. Вопреки полицейскому запрету, в кабинетах шла азартная игра. Воздух был прокурен. Зал заполнен битком.
Швейцар принял дорогое английское пальто гостя. Услужливый метрдотель подвел его к столику, где можно было сесть двоим.
— Тебя как зовут? — обратился фон Зон к спутнице.
— Еленой Дмитриевой кличут.
— Стало быть, Алена. Красивое имя! А меня зови Николаем Христиановичем. Будем теперь дружить. Ты не пожалеешь, Алена!
Вскоре к их столику подошел молодой человек в тужурке, которые обычно надевали рабочие по праздничным дням.
— Это мой братец, — кивнула на него Алена. — А это Николай Христианович.
Невысокий, тщедушный человек с приподнятым правым плечом протянул влажную ладонь, представился:
— Максим Иванов!
— Ради приятного знакомства следует выпить! — предложил фон Зон.
Мужчины выпили водки, а девица шартрезу. Старавшийся казаться развязанным, Максим с налетом важности произнес:
— Вижу, что вы человек благородный. Однако моя сестрица по своей юной неопытности имеет к вам сильные чувства. А ей, между прочим, негоже находиться в таком месте, как «Эльдорадо».
— Я готов пригласить…
— Извиняйте, но это нетактично. Мы приглашаем вас к себе.
— Весьма рад! Официант, получи, — и фон Зон швырнул, не считая, деньги. — И вызови какой-нибудь экипаж. Мы едем, так сказать, знакомиться.
Все двинулись к выходу. Фон Зон ступал весьма нетвердо: нынче было выпито с излишком.
ДОМ РАЗВРАТА
Едва опустившись на сиденье экипажа, фон Зон тут же крепко уснул. Пробудился он, лишь когда его спускали по небольшой, но крутой лестнице какого-то дома.
Его провели в довольно просторную комнату, уставленную мебелью в пыльных чехлах, фикусами и геранью. В углу, возле обшарпанного пианино, стояла толстая пальма в кадке. Окна были плотно зашторены цветастыми занавесками. В комнате было несколько человек: девиц и юношей. Все с интересом разглядывали гостя — слишком резко контрастировал его аристократический вид с убогой обстановкой.