Семья была небольшая — пять ртов. Это жена Авдотья — крепкая работящая баба, хозяйственная и вещелюбивая; двое маленьких детишек-погодков — мальчик и девочка; тесть Ивана — бодрый старик Силантий, но у него стало слабнуть зрение, и он совсем отошел от дел, а прежде покупал купеческий патент 3-й гильдии.

Дом, собственно, был стариковский. Ивана взяли из бедной семьи, но не жалели об этом. Он оказался трудолюбивым, в дом норовил притащить побольше.

Самовар уже гудел, стоя на полу возле печки. Старик при виде зятя достал из погребца бутылку водки, поставил на стол. Авдотья бросилась накрывать на стол, с притворной сердитостью заворчала:

— Где тебя, Иван, носит? Весь заиндевел аж! Шапку в сенях отряхни, вся в снегу. Ой, чего ты приволок, мех, что ли?

Детишки соскочили с полатей, прижались к шершавым рукам отца.

Васильев разложил на лавке шубу, шапку надел на голову.

— Ну, Ванька, ты прямо боярин какой! — усмехнулся старик. — А шуба истинно царская! Где обзавелся?

Авдотья вся расцвела, гладила мех, любовалась его игрой.

Иван рассказал, как было дело. Старик задумчиво чмокал губами, не решаясь одобрить или осудить действия зятя. Вдруг Авдотья вскрикнула:

— Вань, погляди, рыжие пятна какие-то! Старик снял яркую лампу с верхним щитком,

висевшую над столом, приблизил ее к шубе и задумчиво покачал головой:

— Однако кровь. Замывали, а она опять проступила.

Иван побледнел:

— Как же это? Думал я: краденые и ладно, а тут…

Все замолкли, девочка вдруг разревелась, мальчишка не отходил от отца, крепко держа его за палец.

Иван решительно тряхнул головой:

— Попал я на пятьдесят рублей! Делать нечего, надо в полицию бежать, заявить: так и так, дескать.

Авдотья повисла у него на плечах:

— Куда попрешься, на дворе скоро ночь! Завтра утром выедешь, заодно и заявишь.

Она вывернула шубу подкладкой кверху, положила вовнутрь шапку, крест-накрест связала веревкой, вздохнула:

— А жаль, ведь такая, коли справить, рублев триста обойдется.

— Если не больше, — старик притушил цигарку.

Перекрестились на иконы, висевшие в красном углу, и сели за стол.

ПЛАТА ЗА ЖАДНОСТЬ

Утром Васильев проснулся, как обычно, рано. На дворе было еще темно. Авдотья только что подоила коров, внесла ведра с сильным свежим запахом парного молока. Налила большую кружку — до краев, протянула мужу:

— Пей, Ванюшка! — и через минуту добавила: — Я всю ночь думала: а может, не след тебе идти в полицию, а?

— Ишь какая умная — «не след»! — передразнил Васильев. — А дознаются?

— Вить по судам затаскают: что да как! Может, сбыть их с рук — продать, хоть свое выручить? Я, Вань, замыла это… пятна. Не видать.

…Васильев отправился к Устинскому мосту — там был шумный толкучий рынок. Тут продавали разную рухлядь — от ношеных салопов до стоптанных сапог.

Он, несколько робея, разложил на возу шубу, бросил рядом шапку. Тут же стал подходить различный простой люд, трогать вещи, приценяться. И хотя Васильев назвал бросовые цены — за шубу 100 рублей, за шапку 10, вещи никто не покупал. К такой роскоши здешние покупатели не привыкли.

Он мерз часа два и собрался уже ехать с рынка, как к возу прыгающей быстрой походкой приблизился пожилой господин в темном суконном пальто с воротником шалью. Он весело улыбнулся и провел рукой в кожаной перчатке по меху:

— Хороши вещички!

— Купил по случаю, отдам задарма! — обрадовался Васильев. — И шубу, и шапку — все за сотню!

— Ой, мужичок, дешевишь! — господин хитро подмигнул. — Иль вещичка так роскошна, что тебе уж стало тошно? — Он приподнял полу шубы, и Васильев в лучах морозного яркого солнца увидал вновь проступившие рыжие кровяные пятна. Господин развеселился еще больше и пропел на модный мотивчик:

У кого в делах ума не хватит, Тот за жадность жизнью платит…

— Ну да хватит нам лясы точить! — Господин вынул из кармана свисток, с силой подул в него. Тут же прибежал городовой. — Садитесь с нами в сани, — предложил господин городовому. — Правь, мужичок.

— Куда править? — сдавленным голосом спросил Васильев.

Веселый господин улыбнулся:

— А ты и впрямь не знаешь, где сыскное управление находится? Прежде было в доме под номером пять в Большом Гнездниковском, а теперь номер хоть такой же — пятый, а переулок другой — Малый Гнездниковский. Ну да я тебе сейчас покажу. Тут езды на десять минут.

— Господин хороший, моей вины тут никакой нет, — начал оправдываться Васильев.

Лицо господина изобразило крайнее недоумение:

— Да кто ж посмел сказать, что ты виноват? Покажи мне того, я сам ему в лицо плюну. Виновным только суд признает. С участием присяжных заседателей.

Васильев заискивающе улыбнулся:

— Я ведь эти вещички не воровал. Я их купил, вот ей— богу говорю. Зачем же вы меня сразу в полицию?

— Любопытно весьма, а куда же нам ехать? В ресторан, что ли? Встречу нежную отметить?

— Да заберите эти вещички, мне они без надобности…

— Понял! Ты мне, братец, взятку предлагаешь? А я ведь при исполнении служебных обязанностей. Ох, как стыдно мне за тебя!

Собравшаяся толпа с удовольствием наблюдала это бесплатное представление.

— Все, сказки все сказаны! Поехали… На месте разберемся.

ЧЕСТЬ МУНДИРА

Убийство секретаря президента ведомства министерства Императорского двора действительного статского советника Кулебякина наделало много шума.

Сам президент — граф Александр Николаевич Ламздорф, находившийся в Петербурге, соединился по телефону с обер-полицмейстером Москвы полковником Власовским:

— Александр Александрович, в вашем ведомстве дела страшные творятся! Моего сотрудника убили.

Власовский был человеком крутого нрава. Ко всем людям он относился ровно и высшей доблестью почитал честный и умный труд на любом поприще — от дворника до министра. Пожалуй, за всю многовековую историю древней столицы в ней лучший порядок был именно в годы, когда сей полковник наводил его своей железной рукой.

Но Власовский очень болезненно относился к чести своего мундира и никому не позволял пятнать его. Вот и теперь он металлическим голосом отчеканил:

— Ваше превосходительство! Вы сегодня малость, простите за откровенность, заговариваетесь.

— То есть? — у графа даже голос сел.

— В моем ведомстве полный порядок! Дай Бог вам иметь такой в вашем.

Генерал проглотил обиду, но стал говорить на тон тише:

— Но убили Кулебякина…

— Кулебякин шел ночью в одиночестве после ресторана. Он отпустил своего извозчика, заявив: «Хочу подышать воздухом и прогуляться!» А в Москве сейчас собралось много всякого отребья, со всей России сюда стекаются.

— Надо бороться с ними!

— Так точно, ваше превосходительство! Мы боремся, и довольно успешно. Отчеты об искоренении преступности регулярно отправляем в министерство внутренних дел. И сделаем все возможное, чтобы убийцу вашего сотрудника отыскать.

Ламздорф смягчившимся голосом закончил этот неприятный разговор:

— Я очень на вас надеюсь, Александр Александрович! Иначе нам самим нельзя скоро будет на улицу носа высунуть!

«СИЖУ ЗА РЕШЕТКОЙ…»

Полицейские службы напряглись вовсю. В ход пришла вся механика — явная и тайная. Сыщики рыскали по всем злачным местам, осведомители с риском для собственного здоровья пытались в притонах и воровских малинах добыть хоть какие-то полезные сведения.

Призвали на помощь и московскую знаменитость — воспетого С. Глаголем, В. Гиляровским и другими сыщика Смолина. За выслугой лет он давно получал пенсион, но в самых трудных случаях вновь брался за дело. Он был запанибрата со всеми воротилами уголовного мира. Они ему доверяли и помогали. Смолин друзей никогда не подводил и сам бывал им полезен.